Обшарив свой шкаф, нахожу специально утепленные вещи – творение Цинны, подарок во время тура победителей. Водостойкие ботинки, зимний костюм, закрывающий с головы до пят, и термоперчатки. Ничего не имею против прежней одежды, но сегодня мне предстоит особый маршрут, и без этого чуда современных технологий не обойтись.

На цыпочках спускаюсь по лестнице, нагружаю охотничью сумку едой и выскальзываю из дома. Окольными путями пробираюсь к бреши в заборе, поблизости от мясной лавки Рубы. Снег сплошь утоптан сапогами шахтеров, идущих на смену, так что мои следы затеряются. Тред усилил охрану где только мог, а про забор забыл. Решил, наверное, что нас и так отпугнут зимние морозы и дикие звери. Однако на всякий случай, оказавшись за оградой, я заметаю следы еловой лапой, покуда не скрываюсь под защитой деревьев.

Рассвет еще только брезжит, когда я нахожу лук и стрелы и отправляюсь прямиком по сугробам. Отчего-то меня непременно тянет к озеру. Может быть, попрощаться с добрыми старыми днями, которые никогда уже не вернутся? Или же обрести второе дыхание. Повидаю эти места еще раз – и плевать, даже если поймают.

Путь занимает в два раза больше времени, чем обычно. Наряд от Цинны прекрасно удерживает тепло, я даже потею, хотя лицо немеет от холода. Должно быть, слепящее солнце играет со мной злую шутку; измотанная, погруженная в унылые мысли, я пропускаю знаки опасности. Тонкая струйка дыма, идущего из трубы, отпечатки свежих следов, запах отваренных еловых иголок. Буквально в нескольких ярдах от двери бетонного дома я замираю на месте, и даже не из-за дыма, следов или запаха. За спиной отчетливо щелкает затвор.

Привычка – вторая натура. Оборачиваюсь, натянув тетиву, хотя расклад, конечно же, не в мою пользу. Белый мундир, вздернутый подбородок... светло-коричневый глаз – вот куда попадет острие. Но тут пистолет падает в снег, и безоружная женщина в перчатках показывает мне какой-то предмет.

– Не стреляй! – выкрикивает она.

Не готовая к такому повороту событий, я колеблюсь. Может, им велели доставить меня живой и пытать, пока не оговорю своих близких. «Ага, удачи вам». Пальцы уже собираются отпустить тетиву, когда я успеваю разглядеть вещицу в руке незнакомки. Это маленький белый кружочек плоского хлеба. Скорее, крекер. Серый, подмокший по краям. Посередине – четкий рисунок.

Часть II

БОЙНЯ

10

Моя пересмешница.

Не понимаю. Сойка на хлебе? В отличие от капитолийских поделок, это никак не может быть данью моде.

– Что? Что это значит? – хрипло бросаю я, все еще готовясь выстрелить.

– Только то, что мы на твоей стороне, – произносит дрожащий голос у меня за спиной.

Я даже не заметила, как появилась вторая преследовательница – наверное, она вышла из дома. И скорее всего, вооружена. Однако вряд ли осмелится взвести затвор, потому что я в ту же долю секунды убью ее напарницу. Не отрывая взгляда от цели, громко приказываю:

– Выходи, чтобы я тебя видела!

– Она не может, она... – заикается женщина с крекером.

– Выходи сейчас же! – срываюсь я.

Судя по звуку, за моей спиной кто-то делает шаг и, натужно дыша, волочит больную ногу. Появляется девушка примерно моих лет. На ней мундир миротворца с белым плащом из меха, явно с чужого плеча – болтается на хрупкой фигурке, словно на вешалке. Оружия не видно. Руки из последних сил опираются на грубо сделанный посох из сломанной ветки. Правая нога волочится по снегу.

Лицо у девушки покраснело от холода. Зубы искривлены. Глаза – цвета шоколада, над одним – родинка в форме земляничины. Нет, это но миротворец. И не обитательница Капитолия.

– Кто вы? – спрашиваю я настороженно, но без прежней суровости.

– Меня зовут Твилл, – отвечает женщина. На первый взгляд ей около тридцати пяти лет. – А это – Бонни. Мы беженцы из Восьмого дистрикта.

Дистрикт номер восемь! Они оттуда, где было восстание!

– Где взяли мундиры? – интересуюсь я.

– Украли на швейной фабрике, – поясняет Бонни. – Мы там работали. Только мой предназначался для... кое-кого другого, поэтому так ужасно сидит.

– А пистолет взяли у мертвого миротворца, – вставляет Твилл, проследив за моим взглядом.

– Твой крекер, с птичкой – что это значит?

– А ты не знаешь, Китнисс? – искренне изумляется девушка.

Меня рассекретили. Ну, конечно. Лицо непокрыто, рядом – Двенадцатый дистрикт, и я целюсь в них из лука. Ошибиться трудно.

– Почему, знаю. Это с броши, в которой я была на арене.

– Она не в курсе, – мягко произносит Бонни. – Наверное, вообще ничего не слышала.

Внезапно мне хочется самоутвердиться.

– Я слышала, что в вашем дистрикте было восстание.

– Да, вот поэтому нам и пришлось бежать, – поясняет женщина.

– Далековато ушли, – замечаю я. – Что собираетесь делать?

– Мы держим путь в Тринадцатый дистрикт, – отвечает Твилл.

– Как это? Тринадцатого дистрикта больше нет. Его стерли с лица земли.

– Семьдесят пять лет назад, – напоминает она.

Поморщившись, Бонни поудобнее перехватывает костыль.

– Что у тебя с ногой? – говорю я.

– Лодыжку подвернула. Ботинки-то не по размеру.

Закусив губу, размышляю. Внутренний голос подсказывает: мне сказали правду. Но только малую часть, а я хочу знать остальное. Делаю шаг вперед, подбираю одной рукой пистолет и только после этого опускаю лук. Потом застываю на месте, припомнив день, когда в небесах неизвестно откуда возник планолет и забрал двух беженцев из Капитолия. Юношу насмерть пронзили копьем, а рыжеволосую девушку, как потом выяснилось, покалечили, превратив в безгласую служанку.

– За вами погоня?

– Вряд ли, – качает головой Твилл. – По-моему, все решили, будто нас убило взрывом на фабрике. Но мы чудом спаслись.

– Хорошо, идем. – Я киваю в сторону бетонного домика и захожу последней, с пистолетом в руках.

Бонни торопится к печке, опускается на расстеленный на полу плащ миротворца и протягивает ладони к слабому пламени, пляшущему на конце обгорелого бревна. У нее такая бледная, прозрачная кожа, что сквозь пальцы виден огонь. Женщина кутает девушку потеплее, та вся дрожит от озноба. В кучке пепла стоит распиленная пополам жестяная банка с опасными рваными краями. Внутри тихо булькает кипяток с горстью сосновых иголок.

– Это вы чай заварили? – осведомляюсь я.

– Трудно сказать, что получится. Несколько лет назад один трибут на Голодных играх так делал. Кажется, это были иголки, но не уверена... – Твилл морщит лоб.

Видела я их дистрикт, насквозь изуродованный промышленностью. Обветшалые многоквартирные дома, сдаваемые внаем, и ни единой травинки в поле зрения. Ни малейшего знакомства с природой. Удивительно, как эти двое до сих пор живы.

– Еда, конечно, закончилась? – интересуюсь я.

Бонни кивает.

– Мы собрали в дорогу все, что могли, но с запасами было туго. Вот они и иссякли.

У нее дрожит голос, и я окончательно проникаюсь доверием. Действительно, сколько можно ждать подвоха? Это всего лишь хромая голодная беженка из Капитолия.

– Значит, сегодня вам сказочно повезло, – объявляю я, опуская на пол охотничью сумку.

Хотя по всему дистрикту распоясался голод, у нас дома пищи более чем достаточно, и всегда есть чем поделиться. Моя главная забота – это родные Гейла, Сальная Сэй и несколько бывших торговцев из Котла, у которых отняли заработок. С утра я нарочно набила сумку едой: пусть мама увидит пустые полки в кладовой и решит, что ее дочь отправилась помогать нуждающимся. Хотелось выгадать время на длительную прогулку, чтобы близкие не волновались. Вечером я собиралась вернуть продукты на место, но, видимо, не судьба.

Достаю из сумки две свежие булки, покрытые слоем пропеченного сыра. Мои любимые, Пит их часто готовит, чтобы меня побаловать. Первую булку бросаю женщине, а вторую, приблизившись, даю прямо в руки Бонни. Еще, чего доброго, промахнется, и такая вкуснятина угодит прямо в печку.